Клоны

Клон Бена

Мой клон был сплошным разочарованием.

Школьные занятия закончились много часов назад, засветло. Я откинулся в кресле в гостиной, потягивая скотч помаленьку, чтобы не перебить гнев. Мои злость и разочарование уже грозили перейти в самоедство и отчаяние, когда наконец послышалось царапанье ключа в двери, и я взял себя в руки.

Он заметил меня в свете свечи, уже закрыв за собой дверь - слишком поздно. Я насладился тревогой, отпечатавшейся на его лице в ответ на мой хмурый взгляд. Он остался стоять на коврике, будто на спасительном плоту, в шаге от которого по паркету кружили акулы.

Это чувство было мне знакомо.

- Сегодня мне звонил школьный психолог, - начал я. Он, как полагается, вытянулся по струночке, - Оказывается, из-за числа прогулов ты автоматически остаёшься на второй год.

Он промолчал, не желая подливать масла в огонь.

- Отныне всё будет по-другому, - продолжил я. Он боязливо сложил руки на груди, до боли знакомо избегая моего взгляда, - Больше никаких гулянок по выходным, пока не сделаешь уроки, и больше никакой работы на бензоколонке...

- Не будет никакого "на второй год", - наконец выпалил он и сжал губы.

Я был слишком взвинчен, чтобы узнать обвинительный тон.

- Даже не думай бросать школу! - погрозил я пальцем.

- Нечего бросать, - снова прервал он меня, - Мистер Грегори вызвал меня после уроков.

- И что?

- Сказал, что мне уже восемнадцать, - он надолго замолчал и наконец встретился со мной взглядом, прищурившись, будто моя злость слепила его, - Школа больше не обязана меня учить.

- Что?! - воскликнул я и вскочил с кресла. Стакан с остатками скотча разбился о сосновый паркет, оставляя вмятину, словно шрам. Бен Младший отступил и упёрся в дверь, - Что значит - не обязаны учить? Конечно, обязаны! Они обязаны дать тебе образование! На что я плачу налоги?!

- Ну, уж не чтобы держать меня силой ещё год, - он вымучил улыбку, точно зная, чем меня уесть.

- Отправишься в частную школу, - пообещал я, - Тебе нужно образование.

- Она тебе не по карману, - парировал он, - Ты даже за свет заплатить не можешь. И ты переставил почтовый ящик в соседний квартал, чтобы коллекторы тебя не нашли. Это даже меня напрягает... учитывая, что ты купил меня в кредит.

- Зато тебе она по карману, - я кивнул на него, многозначительно приподняв бровь, - Отучишься в государственном техникуме и расплатишься своей зарплатой с бензоколонки.

- Нафиг надо, - огрызнулся он, напрашиваясь на подзатыльник.

Я покраснел, но сдержался и лишь гаркнул:

- Пока живёшь под моей крышей, делаешь как я говорю!

Но он посмотрел на меня и уверенно покачал головой. Паршивец незаметно повернул дверную ручку, заслонённую спиной, и выскочил наружу. Я кинулся за ним, но лишь упёрся в захлопнувшуюся дубовую дверь. За ней меня ждало только пустое крыльцо и ночной мрак.

"Вы нуждаетесь в предоставлении суррогатной матери, которая выносит эмбрион?" - припоминаю, насколько этот вопрос застал меня врасплох в форме заявки. Почему-то я всегда представлял себе клонирование в пузырящихся цистернах, наполненных питательной жидкостью, в которой мирно висят эмбрионы. Конечно же, я нуждаюсь в суррогатной матери.

Я несколько месяцев выбирал подходящую. Идеальный вариант, конечно, не вписывался в мой бюджет. В качестве "лимузина" среди съёмных маток я мог нанять женщину, заботящуюся о будущем младенце в качестве полноценной работы - питающуюся по строгой диете, избегающую морепродуктов, сигаретного дыма и даже слабых электромагнитных полей, вроде телевидения. Также с момента, когда у эмбриона появилась бы возможность слышать, она проигрывала бы ему избранную коллекцию музыки и записей. Представить только гения, растущего в этой матке, с рождения знающего классическую музыку, иностранные языки и аудиолитературу.

Но лучшим, что я мог себе позволить, была Латанья, работавшая в химчистке и сдающая свою матку ради подработки. Я подписал с ней контракт, гарантирующий, что она не будет курить, выпивать и принимать наркотики в течение беременности. Интересно, повлияли ли химикаты из химчистки на развитие мозга Младшего? Младенцем он вроде выглядел здоровым.

Естественно, парень захотел познакомиться с цистерной, выносившей его.

- Фактически она моя мать.

- Не стоит так считать. У тебя нет её генов...

- У меня её митохондрии.

- Э-э... - правда? Может, отсюда все проблемы - все отличия? - Ну...

- Объяснить, что такое митохондрии? - паршивец разулыбался, глядя на невежество своего отца.

- Я... за отдельную плату попросил пересадить в яйцеклетку свои митохондрии.

Он недоверчиво окинул меня. Мой отец дух бы из меня выбил за такую дерзость, но я сдержался. "Неконструктивный подход", как это назвала психолог соцслужбы. Так что я просто попытался его разубедить. Неужели моего воспитания ему мало? Я даже пошёл навстречу и показал фотографию Латаньи, но этим сделал только хуже.

- Мама афро-американка?

Я стушёвано закивал, смотря в пол.

- Да, боюсь, твоя ма...

- Круто!

- Что?.. - опешил я.

- Я чёрный.

- Да какой ты чёрный! У тебя нет её генов.

- Да, но я провёл девять с чем-то месяцев, питаясь тем, что ела она, слушая её любимую музыку и её разговоры, пока мой мозг развивался. Быть чёрным - не просто гены, это образ жизни.

- Я, знаешь, тоже раз в неделю приходил поговорить с тобой до рожденья.

- Теперь мне всё ясно, например, почему я люблю карибскую куроч...

- Ты мой ребёнок, и ты белый! - взорвался я.

Он вытаращил глаза и обвиняюще наставил на меня палец:

- Ты расист!

- Что? - удивился я.

- Ты расист! - он засмеялся и стукнул себя по лбу, - Невероятно! Всё это время я не подозревал, но ты и есть банальный расист!

- Я не расист, - машинально возразил я, - Я считаю, у каждого есть право...

- ...держать чёрных рабов! - оборвал он, всё ещё с отвисшей челюстью от озарения, - Всё это время ты был расистом, а я принимал всё за нормальное поведение. Вот же лицемер...

Прежде чем я успел сообразить, он уже лежал на полу, а моя рука горела досадным, знакомым образом. Я грозно возвышался над ним. Он вжался в пол, явно стараясь ничем меня не спровоцировать - что только больше злило.

- Вставай, - приказал я.

Он поднялся, не глядя мне в глаза. На щеке юноши набухал отпечаток ладони с расцветающими пятнышками крови. Из-за моего срыва он пропустит неделю школы. Я отправил его наверх, в комнату.

В выходные, когда синяк Младшего достаточно рассосался и перестал походить на ладонь, я попытался помириться. Раньше его было легко подкупить комиксами и бейсбольными карточками, но в этот раз я понимал, что только единственная вещь в мире способна его успокоить. Какая ирония - и да, я знаю, что значит это слово - именно моё применение силы заставило меня самого пойти на попятную.

Младший односложно согласился, когда я предложил отвезти его встретиться с "биологической" матерью, но по-прежнему со мной не разговаривал. Он сам позвонил ей и сам назначил встречу. Мы подъехали к давно не ремонтированному социальному жилью, я проводил его до двери. Младший не успел постучать, как нам открыла низкая, толстая улыбчивая женщина, вынашивавшая его девять чрезмерно дорогих месяцев. Они обнялись. Как только Младший вошёл в душную квартиру, пропахшую животными, как улыбка Латаньи испарилась. Без лишних слов она закрыла дверь прямо перед моим носом.

Если в подростковые годы Младший отдалялся от меня постепенно, то в этот момент я потерял его окончательно. Его юная героическая вера в меня испарилась. Мальчик, игравший с папой в мяч на заднем дворе, исчез, а ему на смену пришёл юноша, в глазах которого я был обычным человеком, полным изъянов, как мой собственный отец.

Я узнал об инфаркте старика спустя месяцы после его смерти, когда коллектор заметил запах из дома. Доберман отца едва выжил, перебиваясь объедками в мусорных баках и иногда - трупом старика. Пса пришлось усыпить.

За неделю, пока я закрывал его счета, распродавал его имущество и уничтожал всякие следы его жалкого существования - разве что не приложил его надгробье кувалдой - я понял, что остался один: последний сын семейства, воевавшего в каждой американской войне. После меня - никого.

Три развода за пятнадцать лет отучили меня от мысли, что я когда-либо передам наследие потомкам. Когда я продал отцовскую коллекцию оружия и клочок болота, день за днём подтачивавшего его лачугу, то с удивлением обнаружил себя богаче на $110 000 минус налоги. Пожалуй, я был обязан старику ещё хотя бы одно поколение нашей фамилии.

Но даже $110 тысяч не хватало. Моя зарплата в порту не позволяла взять нормальный кредит, так что я вторично заложил дом на ложных основаниях, планируя впоследствии объявить себя банкротом. Я не мог рассчитывать нанять адвоката для этой цели, и мой кредитный рейтинг было уже не спасти, но такова жизнь, когда ты не правительство.

Воспитывать отпрыска в качестве отца-одиночки было непросто. Я забрал его у Латаньи примерно в трёхмесячном возрасте и нашёл подобающую сиделку. Даже тратя деньги только на неё и выплаты за дом, я еженедельно был вынужден отрабатывать двадцать часов сверхурочных. Каждые пару месяцев я приглашал другую, во избежание подозрений и чтобы Младший не привыкал. Было очень тяжело, но всё же... видеть детство и взросление своей копии, даже урывками, того стоило.

Как только Младший дорос до возраста приёма в государственную школу, за ним присматривали уже мои налоги. Он подолгу оставался один дома во второй половине дня, так что я раскошелился на кабельное ТВ, чтобы пацан не болтался на улице. Теперь, когда мои финансовые тяготы были нивили... невиле... уменьшились, я сократил рабочие часы, чтобы чаще бывать с Младшим в его сознательные годы. Он и не вспомнит, что я пропустил его первое слово и приучение к горшку. Я по-прежнему мог подготовить его к жизни.

Но Младший вырос, бросил школу, и вскоре мне пришло письмо из Военного училища Вирджинии - такой же маленький конверт, который получил я в последнем классе школы и который прятал от отца две недели, пока тот не обнаружил его при очередном досмотре комнаты.

"Однажды у тебя тоже будут дети, - помню его слова, которые слышал сквозь туман боли, вжимаясь в стену, - Надеюсь, они тебя так же разочаруют."

А затем стало ещё хуже.

- Ты идёшь во флот? - переспросил я.

- Уже записался, - он, как я заметил, паковал только ту одежду, которую купил на деньги с бензоколонки, - Буду ракетчиком на подлодке.

- Но зачем?

- А ты как думаешь? Чтобы оказаться как можно дальше от тебя. Насколько смогу собственными силами.

- Я запрещаю тебе, - строго возразил я, - Это не то, что я для тебя хотел.

- Вот как, - дерзко ответил он, - И что же ты хотел?

- Я хотел, чтобы ты стал лучше меня, - пришлось объяснять.

- Я и есть лучше тебя, - он вернулся к сборам, - Я умнее, сильнее и даже успешней. У меня работа, машина, девушка...

- У тебя девушка?

- У меня даже запланирована карьера. Я настолько тебя обогнал, что уму непостижимо, - он с отвращением покачал головой.

- У меня тоже кое-что было запланировано. Я пожертвовал...

- О да, ты распланировал мою жизнь. Такой же, как твоя.

- Я считаю, у меня есть такое право, - возразил я, - После всех жертв, которые я принёс. Я имею право решать.

- Я не твоя собственность, - процедил он.

- Мне стоило полмиллиона долларов вырастить тебя.

- Я не твоя собственность.

Я уже замахнулся, но тот сжал кулаки и выпятил грудь, не отводя взгляда:

- Давай, старик. Ты и сам знаешь, что я положу тебя на обе лопатки.

Я опустил руку.

Он покачал головой, в точности как мой отец, и я почувствовал знакомую волну стыда.

- Зачем вообще ты создал свою копию, если так себя ненавидишь?

"Ненавижу себя?" - удивился я.

Я смотрел, как он старательно собирает последние вещи в дорожную сумку. Смотрел на его спортивный живот, который через пять лет нависнет над поясом, а через десять - навсегда закроет вид собственного члена. На густые каштановые волосы, которых ему будет так не хватать - всё из-за генов бабушки по мужской линии. А как он будет жить с неизбежным диабетом 1 типа? Или с необъяснимыми камнями в почках, возвращающимися раз за разом после 35?

- Я понял, - снова заговорил я, - Я тебя создал. Дать тебе жизнь и сделать тебя таким, как я, было моим выбором. Так что вина целиком моя за всё, что я тебе оставил. Я сам решил передать тебе все недостатки и изъяны. Простишь ли ты...

- Да при чём здесь то, что я клон? - оборвал он, - Дело в тебе - ты плохой отец. Люди заводят детей по смешным поводам. Некоторые считают, что ничего в жизни не достигли, так пусть хоть что-то получится. Другие - ради любви, в то время как она целиком зависит от них самих. Третьи чтобы командовать... - он замолчал, тряхнув головой.

Застегнув пузатую сумку, он сел на пол напоследок:

- Хотел бы я, чтобы выдавали родительскую лицензию. Это же будущее нашего вида, а единственное условие для создания следующего поколения - это найти любой способ размножиться.

Он закинул сумку через плечо и прошёл мимо, не оглядываясь. Мне осталась лишь его комната и попытки понять, как же я мог предотвратить произошедшее. Впервые я смотрел на его комнату без подозрения и назиданий. Насколько же она напоминала мою.

Я услышал звук открывающейся входной двери и крикнул напоследок:

- Если ты уйдёшь сейчас, то станешь как я.

Он мне не поверил, но что тут взять? Откуда ему знать, что я желал ему лучшего - желал лучшего себе.

Дверь захлопнулась. Я знал, чем эта история заканчивается. Хорошо, что я так и не завёл собаку.

Весь вечер я тосковал в гостиной, потягивая скотч из кофейной кружки, пока не зашло солнце и дома не стемнело. Неделю назад я прочёл в газете, как хирург успешно пересадил голову одной мартышки другой. Он предположил, что процедура возможна и для человека - пересадка головы на клонированное тело, выращенное без мозга. Между строк угадывалась перспектива бессмертия и лекарство от рака.

Я уставился на дверь. Какой провал.

Мой старик меня не хотел. Я был случайностью. Он не считал себя что-то мне должным. А Младший появился намеренно. У него было кабельное ТВ и интернет. Ему досталось многообразное детство благодаря множеству сиделок и независимая юность, научившая его самостоятельности. У него было даже самое главное - моя мудрость, мои выводы обо всём на свете, чтобы не повторить моих ошибок.

Бутылка скотча почти закончилось, и я откинулся в кресле наедине с мыслями. Дневной стресс не давал задремать, позволяя думать о том, что я лишь "рационализирую", словами психолога соцслужбы - но что ещё оставалось делать? Я отмотал свой 18-летний срок за преступление, произошедшее только что на моих глазах. Несмотря на все предупреждения, я совершил те же ошибки. Благополучие, поданное на тарелочке, не спасло меня от провала. Дело было в генах, вручённых мне природой, на которые я повлиять не мог... и что-то в этой мысли освобождало.