В поисках неизведанного

Капитан дока

V

Мне понадобилась неделя, чтобы полностью организовать перевозку бескрылых гагарок - по воде, сначала до Порт-оф-Вейвс, затем на грузовой шхуне до Нью-Йорка, заказанной мной из Петит-Сент-Изоле.

Я соорудил клетку из прутьев ивы, в которой мои гагарки могли спокойно просидеть до прибытия в Бронксовский парк. Мои телеграммы профессору Фарраго были лаконичны. Первая просто сообщала "Победа!". Вторая объясняла, что помощь мне не требуется. А третья докладывала: "Шхуна нанята. В Нью-Йорке 1 июля. Пришлите грузовик в начало Блаф-стрит."

Моё недельное пребывание у мистера Хальярда оказалось занимательным. Я вдоволь спорил с инвалидом, днями работал над клеткой для птиц, а при лунном свете искал напёрсток с медсестричкой. Иногда мы его даже находили.

Что касается так называемого капитана дока, то я замечал его с десяток раз, но всегда либо ночью, либо в отдалении у прибоя, так что, конечно же, от него не оставалось и следа, когда я прибегал с винтовкой.

Я уже почти уверился, что "капитан дока" - это обезумевший негр, забредший сюда бог знает откуда - возможно, потерпевший кораблекрушение и спятивший от мук. Но всё равно меня не радовала мысль, что это создание крутилось вокруг медсестрички.

Она, однако, продолжала считать капитана дока морским жителем; и искренне верила, что у него были жабры, как у рыбы, и мягкое, телесное отверстие в качестве рта, и что его глаза были блестящими, неподвижными и без век.

"Кроме того, - добавляла она, пожав плечами, - оно серого цвета, как дельфин, и блестящее, как резиновая скатерть в операционной."

За день до моего отбытия c гагарками в парусной лодке до Порт-оф-Вейвс ко мне явился Хальярд и заявил о своём намерении присоединиться.

- Куда направляетесь? - спросил я.

- В Порт-оф-Вейвс, а потом в Нью-Йорк, - спокойно ответил он.

Я выразил скепсис, и нехватка радости в моём голосе задела чувства Хальярда.

- Пожалуй, если вам просто захотелось в морской круиз... - начал я.

- Не в круиз, а вас, - озлобленно прервал он, - Мне необходим огонь наших ежедневных споров. Никогда в жизни я не пререкался ни с кем так захватывающе; и так полезно для здоровья - я чувствую себя на сто процентов лучше, чем на прошлой неделе.

Я подумал было обидеться, но что-то в морщинистом лице инвалида тронуло меня. Кроме того, я прикипел ко вздорному старику.

- И чтобы никаких сентиментов! - сказал он, пришпилив меня взглядом, - Я не позволю никому жалеть меня, ясно?

- Извольте умерить свой тон со мной! - раздражённо ответил я, - Захочу и пожалею! - и мы снова затеяли спор к его вящему удовольствию.

На следующий вечер, к шести часам, я погрузил багаж Хальярда в парусную лодку и перетянул канатом вещицы медсестрички, поверх которых разместил коробку для шляп с птенчиками гагарок. Мы вдвоём затащили на борт клетку для птиц, хорошенько её закрепили, а затем накрыли гагарок скатертью и провели этих прямодушных, благородных птиц по тропинке к берегу, на маленькую пристань и по трапу в лодку. Вместе мы заперли дом под понукание Хальярда, катающегося по пляжу туда-сюда от нетерпения. В последний момент она забыла напёрсток. Но мы нашли его, хоть и не помню где.

- Давайте уже! - кричал Хальярд среди трепещущих шалей, - Где вас носит?

Он лишь фыркнул на наши оправдания, и мы закатили его на борт без особых церемоний.

- Что же вы меня толкаете как вагон! - воскликнул он, и я отправил его ловким движением прямо в кабину. Но ветер начал затихать, и у меня не было времени дискутировать с ним в тот момент.

Солнце уже закатывалось за ощетинившийся соснами кряж, когда парус захлопал и частично наполнился. Я отшвартовался и пошёл длинным галсом на ост-тень-зюйд¹, чтобы оставить риф по правому борту.

Мы пересекли мелководье под крики парящих у самых туч морских птиц. Перед нами разлетались турпаны, а подкрашенные солнцем силуэты чаек бросались в море, оставаясь кататься на волнах будто морская пена.

Вскоре мы уже плелись под парусом над великой океанской впадиной, пять миль в глубину, объектом самого глубинного зондирования в Атлантике. Присутствие больших высот и больших глубин, явных или незримых, всегда поражает человеческий разум - возможно, даже подавляет его. Мы затихли; солнечный отсвет на утёсах и пляже стал густо-багровым, а затем выцвел до тусклого фиолетового марева, остававшегося ещё долго после того, как исчез всякий розовый след в зените.

Мы продвигались медленно; временами, хотя парус выгибался от континентального бриза, мы почти что стояли на месте.

- Конечно же, мы не можем сесть на мель над глубочайшей точкой Атлантики. - предположила медсестричка.

- Едва ли, - ехидно откликнулся Хальярд, - разве что на спине кита.

- Что это за толчки? - заметил я, - Не наткнулись ли мы на бочку или бревно?

Стемнело настолько, что всматриваться не было смысла, так что я нагнулся за борт и поводил рукой в море.

Меня тут же задело что-то гладкое, будто спина проплывающей рыбины, и я отдёрнул руку обратно на румпель. В то же мгновение вода вокруг лодки зашипела, словно лопающиеся пузырьки шампанского в бокале.

- Да что с вами такое? - резко спросил Хальярд.

- Там всплыла рыба, - объяснил я, - Кажется, дельфин.

Медсестричка, вскривнув, обеими руками ухватилась за меня.

- Слышите? - прошептала она, - Бурлит!

- Кой чёрт тут бурлит? - рявкнул Хальярд. - Я не позволю при мне бурлить!

Тут я к собственному удивлению заметил, что судно полностью остановилось, несмотря на тугой парус и трепещущий вымпел на топе мачты. Что-то задёргало руль под водой, мотая и вырывая его, пока румпель не завыл и заскрипел у меня в руках. Дерево хрустнуло - теперь румпель болтался без дела. Лодка развернулась, кренясь под нарастающим ветром, и устремилась к берегу.

Именно тогда я, увернувшись от гика, увидел что-то на носу - что-то вынесенное на палубу шальной волной, что-то мокрое и трепыхающееся - человека с круглыми, застывшими, рыбьими глазами и мягкой серой кожей.

Но весь ужас существа заключался в паре жабер, ритмично открывавшихся и закрывавшихся, издававших хриплый, бурлящий звук - в двух сипящих, ярко-красных жабрах, топорщившихся, вздымавшихся и набухавших.

Застыв от удивления и отвращения, я лишь уставился на существо; я почувствовал, как зашевелились волосы на голове и лоб пошёл холодным потом.

- Капитан дока! - закричал Хальярд.

Капитан дока подобрался в скользкий комок, сидя без движения на носу корабля под мачтой; его глаза, лишённые век, фосфоресцировали, подобно глазам живой трески. Вскоре я почувствовал, что всерьёз задыхаюсь то ли от страха, то ли от мерзости, но то оказались лишь руки медсестрички, вцепившиеся в меня в порыве ужаса.

Всё имевшееся огнестрельное оружие было в багаже. Рука Хальярда потянулась назад к окованному багру, и я кинулся туда же. В следующий миг я сжимал орудие в руках и шагнул было вперёд, но лодку уже крутило по волнам в сторону берега, а капитан дока вдруг бросился ко мне, будто гигантская крыса. Спустя мгновение лодку перевернуло в прибое, рассыпая груз и пассажиров среди поросших водорослями валунов.

Придя в чувства, я обнаружил себя барахтающимся по колено на каменистом мелководье, с водой в глазах и лёгких, а у моих ног, похожий на выброшенного на сушу дельфина, капитан дока мутил дно, пытаясь повалить меня. Но его конечности казались мягкими и бескостными; у него не было ни ногтей, ни зубов, и он бултыхался, бился, шлёпал и плескался как рыба, а я обрушивал на него град ударов багром, звонких, как хлопки по футбольному мячу. И всё это время его жабры раздувались, пенились и бурлили, а его глаза без век смотрели в мои. Наконец я, пошатываясь и подташнивая, выбрался на берег, где медсестричка то заламывала руки, то теребила юбки в картинном волнении.

В море покачивался на волнах Хальярд, поддерживаемый своей инвалидной коляской², и пытался подгрести к берегу. Ничего абсурднее я в своей жизни не видел.

- Вы уже расправились с резиновоголовым?! - ревел он.

- Мне его не убить, - прохрипел я, - Всё равно что пытаться убить мяч.

- Проткнули бы тогда! - крикнул он, - Попадись он мне...

Его слова потонули в громогласном плеске - звуке биения больших, широких плавников, и я узрел гигантские силуэты двух бескрылых гагарок, а следом и их птенцов, грузно миновавшие меня и устремившиеся прямо в океан.

- Боже правый! - воскликнул я, - Только не это! - и впервые в жизни упал без чувств, весьма уместно к ногам медсестрички.

***

Вполне могу предположить, что вы усомнитесь в изложенном. Неважно - ничто не сравнится с горем человека, потерявшего двух бескрылых гагарок.

Что до Хальярда, его ничто не берёт - кроме вынужденного купания, которое даже пошло на пользу, судя его письмам с Юга, откуда он грозится отправиться в пеший тур по Швейцарии, если только я соглашусь присоединиться. Может, я и согласился бы, если бы не их свадьба с медсестричкой. Интересно, как бы... Впрочем, не станем предаваться досужим рассуждениям.

Про капитана дока - вы вправе верить, вправе не верить. Но если вам доведётся услышать о появлении где-либо бескрылых гагарок, будьте добры - накиньте им скатерть на голову и уведомьте дирекцию новых Зоологических садов в Бронксовском парке (Нью-Йорк). Награда за них - десять тысяч долларов.