Мемуары бывшего раба

Глава XI. Застилая их ложе

Чуть позже в судьбе школы нам нанёс визит генерал Дж. Ф. Б. Маршал, казначей Хэмптонского института, который когда-то достаточно поверил в нас, чтобы одолжить двести пятьдесят долларов на первый платёж за ферму. Он гостил у нас неделю и тщательно всё осмотрел. Наши достижения пришлись ему по душе, и он написал в Хэмптон несколько интересных и воодушевляющих отчётов. Несколько позже к нам приехала мисс Мэри Ф. Мэки, преподавательница, принявшая у меня "экзамен по подметанию", когда я поступал в Хэмптон, а ещё позже - сам генерал Армстронг.

Ко времени визитов наших хэмптонских друзей количество учителей в Таскиги значительно выросло, и большая часть новых преподавателей были выпускниками Хэмптона. Мы сердечно приняли всех хэмптонских друзей, особенно генерала Армстронга. Всех их приятно удивили многочисленные достижения нашей школы за столь малый срок. Цветные со многих миль вокруг приходили в школу, чтобы посмотреть на генерала Армстронга, о котором они столько слышали. Генерала тепло приняли не только представители моей расы, но и белые южане.

Тот первый визит генерала Армстронга в Таскиги дал мне возможность узнать его с новой стороны. Я имею в виду его интерес к белым южанам. Прежде мне думалось, что генерал Армстронг, сражавшийся на войне против белых южан, затаил на них злобу и готов был помогать только цветным на Юге. Но его визит убедил меня, что я недооценивал великодушия этого человека. Вскоре я понял по его встречам с белыми южанами и их беседам, что он так же переживал за процветание и счастье белой расы, как и чёрной. В нём не было никакой обиды на Юг, и он был рад любому случаю проявить своё участие. За всё моё знакомство с генералом Армстронгом я ни разу не слышал от него, на людях или лично, даже единого дурного слова о белых южанах. На его примере я понял, что великие люди сеют любовь, и только мелочные - лелеют злобу. Я узнал, что помогая слабым - делаешься сильнее; а угнетая обездоленных - слабнешь.

Сколь давно я выучил этот урок генерала Армстронга и решил для себя, что не позволю никому, независимо от его цвета кожи, унизить и обездолить мою душу злобой к другому человеку. Я полагаю, что с божьей помощью избавился от неприязни к белым южанам за любые обиды, которые они могли учинить моей расе. Ныне я чувствую ту же радость, оказывая помощь белому южанину, как и оказывая помощь представителю моей расы. Мне до глубины души жалко любого несчастного, кто позволил захватить себя расовым предрассудкам.

Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в глубоком ущербе той практики, к которой считали себя вынужденными прибегнуть жители некоторых частей Юга, чтобы противодействовать солидарному голосованию негров - в ущербе, заключающемся не в несправедливости к неграм, а в пошатнувшихся нравственных устоях белого человека. Нанесённая неграм несправедливость преходяща, но ущерб совести белого человека долговременнен. Я замечал снова и снова, что когда индивид голосует неискренне, лишь чтобы преодолеть силу солидарного голосования чернокожих, он вскоре понимает, что и в других жизненных ситуациях может слукавить - не только в отношениях с неграми, но и с белыми. Обманывая негра, белый человек обычно в итоге начинает обманывать белого. Когда белый решается нарушить закон, линчуя негра, вскоре он поддаётся искушению и линчует белого человека. Всё это, как мне кажется, подчёркивает важность для всей нации борьбы с невежеством на Юге.

Другая вещь, становящаяся всё более отчётливой с каждым годом развития образования на Юге, это значение подхода генерала Армстронга к образованию; и не только для чёрных, но и также и для белых. В настоящее время почти не осталось южных штатов, которые бы не прилагали усилий для обеспечения трудового образования для белых мальчиков и девочек, и в большинстве случаев можно легко проследить историю этих инициатив до генерала Армстронга.

Вскоре после открытия нашей скромной столовой ученики начали прибывать к нам во всё бОльших количествах. Многие недели нам приходилось справляться не только с трудностью пропитания студентов, не имея на то бюджета, но и предоставления им места для сна. Для этой цели мы сняли несколько хижин неподалёку от школы. Хижины были полуразрушены, и в зимние месяцы проживающие там ученики вынуждены были мёрзнуть. Мы просили за общежитие восемь долларов в месяц - больше студенты дать просто не могли. Помимо питания, это включало спальное место, топливо для обогрева и средства гигиены. Мы вычитали из этой суммы оплату любых полезных работ, которые студенты производили для школы. А стоимость обучения, составлявшую пятьдесят долларов в год со студента, мы тогда, как и сейчас, доставали где только можно.

Эти скромные цены не давали нам никакого бюджета для создания полноценного общежития. Зима во второй год нашей деятельности выдалась очень холодной. Мы не смогли обеспечить достаточно тёплого постельного белья для учащихся. Было даже время, когда, за парой исключений, мы не обеспечивали никому ни каркасов кроватей, ни матрасов. В самые холодные ночи я так волновался о тяготах студентов, что не мог спать. Я припоминаю несколько случаев, когда выходил посреди ночи к лачугам мужского общежития, чтобы увидеться со студентами. Часто некоторые ютились кучкой около огня, завернувшись в единственное одеяло на всех, которое мы только и могли им выделить. Всю ночь некоторые из них даже не пытались лечь. Одним утром в часовне, после особенно морозной ночи, я попросил поднять руки тех учащихся, кто, по их мнению, заработал обморожение. Руки подняли трое. Не считая этих обстоятельств, ученики почти не жаловались. Они знали, что мы делаем для них всё от нас возможное. Они были счастливы привилегии быть допущенными хоть к какой-то возможности улучшить свою жизнь. Они постоянно спрашивали, чем могли бы облегчить труд учителей.

Я не раз слышал как на Севере, так и на Юге, что цветные не станут слушать и уважать друг друга, если один из представителей расы помещён в позицию власти. Что касается этого повсеместного убеждения и подобных заявлений, могу сказать, что за девятнадцать лет своей жизни в Таскиги ко мне никогда, ни словом, ни делом, не проявляли неуважения со стороны служащих или учащихся института. Напротив, я постоянно со смущением принимаю поступки заботы и доброты. Ученики совершенно не хотят видеть меня несущим большую книгу, или сумку, или любую тяжесть на территории школы. В таких случаях кто-нибудь всегда предлагает поднести её. Я почти никогда не выхожу из офиса в дождь, чтобы хоть кто-нибудь из студентов не подошёл ко мне с зонтиком и не попросил подержать его надо мной.

Касаясь этой темы, я хотел бы также с радостью заметить, что за всё время моего общения с белыми людьми Юга я ни разу не слышал личного оскорбления. В особенности, белые люди в Таскиги и окрестностях, похоже, считают своей привилегией выказывать мне всё возможное уважение и при любом случае стараются так делать.

Не так давно я путешествовал из Далласа (Техас) в Хьюстон. Неким образом весть о моём присутствии на поезде обогнала его. Почти на каждой станции группы белых людей, включая в большинстве случаев представителей городской администрации, заходили в вагон, представлялись и сердечно благодарили меня за мою работу для Юга.

В другой раз в поездке между Огастой (Джорджия) и Атлантой я так устал с дороги, что ехал в спальном вагоне. Когда я вошёл в вагон, то встретил двух дам из Бостона, которых хорошо знал. Эти любезные дамы, похоже, совершенно не понимали традиций Юга и от всего сердца настаивали, чтобы я подсел к ним. Неохотно я согласился. Всего через несколько минут одна из них без моего согласия заказала ужин на троих. Моя неловкость усилилась. Вагон был заполнен белыми южанами, большая часть которых внимательно следила за нашей компанией. Когда я узнал о заказанном ужине, то попытался придумать предлог, чтобы отсесть, но дамы уговаривали меня поужинать с ними. Наконец я откинулся на сидении, вздохнул и решил, что теперь-то мне это припомнят.

Всё стало только хуже, когда вскоре после доставки ужина одна из дам вспомнила об экзотическом чае в сумочке, которым захотела угостить нас, и сказала, что проводник наверняка не сможет заварить его правильно - так что она сама встала, заварила и разлила чай. Наконец-то трапеза закончилась; это, наверное, была самая долгая трапеза в моей жизни. После этого я решил передохнуть от неловкой ситуации и отлучился в курильню, где к тому моменту находилась большая часть попутчиков-мужчин, реакцию которых я хотел оценить. Однако тем временем уже весь вагон каким-то образом узнал, кто я такой. Никогда я не был так удивлён, как зайдя тогда в курильню, в которой каждый - а почти все они были жителями Джорджии - подошёл ко мне, представился и искренне поблагодарил за работу на благо всего Юга. И то была не лесть, поскольку этим людям ничего от меня не было нужно.

С самого начала я старался внушить студентам мысль, что Таскиги - не мой институт и не институт преподавателей, а их институт, и что их заинтересованность в нём такова же, как у спонсоров и учителей. Более того, я старался дать им увидеть свою роль в институте в качестве друга и советчика, а не надзирателя. Я всегда хотел, чтобы они говорили со мной прямо и искренне обо всём, что тревожих их в жизни школы. Два или тра раза в году я прошу студентов написать мне письмо с критикой, жалобами или предложениями по любому вопросу, связанному с институтом. В других случаях я прошу их встретиться со мной в часовне, чтобы по душам обсудить процессы школы. Именно эти встречи со студентами я люблю больше всего, и они больше всего помогают мне планировать будущее. Эти встречи позволяют, как мне кажется, подобраться к самом сердцу забот школы. Мало что способно помочь человеку больше, чем наделить его ответственностью и дать понять, что вы ему доверяете. Когда я читаю про трудовые сложности между нанимателями и наёмными работниками, мне часто кажется, что многих забастовок и подобных потрясений можно было бы избежать, если бы руководство выработало привычку сближаться с работниками, консультироваться с ними и наставлять их, давать им почувствовать общность интереса. Каждый человек отвечает на проявленное доверие, и для негритянской расы это особенно верно. Дайте им понять, что вы самоотверженно заинтересованны в них - и они пойдут за вами на край земли.

С первых дней в Таскиги я планировал, чтобы студенты не только возвели здания школы, но и по возможности изготовили собственную мебель. Сейчас я лишь удивляюсь терпению студентов, которые спали на полу и ждали, пока сколотят каркас кровати, или спали без матраса, ожидая, пока для них сделают хотя бы что-то похожее на матрас.

В те ранние дни мало кто из студентов владел плотницкими инструментами, и каркасы их изготовления были очень грубыми и очень непрочными. Нередко, заходя к студентам по утрам, я видел не меньше двух каркасов лежащими на полу. Проблема обеспечения матрасов тоже оказалась непростой. Однако мы наконец решили её, закупив тряпок и сшив их в большие мешки. Эти мешки мы наполнили сосновой соломой - иначе называемой хвоей - взятой из близлежащих лесов. Рад сообщить, что с тех пор наше производство матрасов планомерно росло и улучшилось до той степени, что это направление постоянно преподаётся группам студенток; и что наши матрасы, сбываемые через магазин матрасов в Таскиги, ничуть не уступают по качеству рядовому товару. Некоторое время после открытия общежития у нас не было стульев в спальнях студентов и в обеденных комнатах. Вместо стульев использовались табуретки, которые студенты сколачивали из трёх необтёсанных досок. Как правило, мебелировка в комнатах студентов в эти ранние дни школы состояла из кровати, нескольких табуреток и иногда примитивного стола, слаженного студентами. Мы до сих пор следуем принципу изготовления мебели студентами, но количество мебели в помещениях возросло, и мастерство улучшилось настолько, что нынешние изделия не в чем упрекнуть. Одной вещью, на которой я всегда настаивал в стенах Таскиги, была повсеместная чистота. В первые годы учащимся снова и снова напоминали - да напоминают и сейчас - что окружающие простят нам бедность и нехватку бытовых удобств, но они не простят нам грязи.

Другой вещью, на которой настаивали в школе, было использование зубной щётки. "Евангелие зубной щётки", как это называл генерал Армстронг, стало частью нашего кредо Таскиги. Ни одного студента не пустят учиться, если у него нет собственной зубной щётки, которой он пользуется. Несколько раз за последние годы к нам приходили студенты, у которых почти не было с собой вещей кроме зубной щётки. Они слышали из уст других студентов, насколько мы настаиваем на этом, и запаслись зубной щёткой для хорошего первого впечатления. Помню, одним недавним утром я отправился с директриссой на её ежеутренний осмотр комнат женского общежития. В одной из комнат находились трое студенток, недавно прибывших в школу. Я спросил, есть ли у них зубные щётки, и одна из девочек указала пальцем зубную щётку, ответив: "Да, сэр. Вот наша зубная щётка. Вчера мы вместе её купили." Вскоре они выучили этот урок правильно.

Следует заметить, насколько большую роль использование зубной щётки играет в окультуривании студентов. За редким исключением я заметил, что если нам удаётся научить студента до той степени, когда после окончания первой или второй зубной щётки он самостоятельно покупает новую, то за его будущее уже не стоит волноваться. Мы всегда настаивали на полной личной гигиене. Учащихся учили регулярно купаться, подобно регулярному приёму пищи. Мы начали преподавать это даже до того, как у нас было что-либо подобное купальне. Большая часть студентов приезжала к нам с бывших плантаций, и часто их приходилось учить, как спать по ночам; а именно - нужно ли спать между двумя простынями (когда мы смогли обеспечить им две простыни) или же под обеими. Само собой, пока мы давали каждому по одной простыни, научить спать между ними было невозможно. Также мы уделили внимание важности пижамы.

Долгое время нашей сложнейшей задачей было научить студентов тому, что на одежде должны быть все пуговицы и что она не должна быть оборвана или засалена. Этот урок, рад сообщить, настолько хорошо выучен и настолько религиозно передаётся от курса к курсу, что к настоящему времени при осмотре одеяния студентов во время захода в часовню, как это бывает каждый вечер, часто не находится ни одной отсутствующей пуговицы.